Привычное проклятие - Страница 77

Горластый и Тумба переглянулись.

— А можно и похитрее устроить, — задумчиво продолжала старуха. — Часть клада, что поценнее, под камешками укрыть, а сундук с мелочишкой вам предъявить. Трясите тогда в горсти, что каждому на долю придется. Или потащите находку делить на весь отряд?

— Да-а, — протянул Горластый. — Тумба, крепче держи эту стерву. Вцепись в нее, как скряга в медяк. А я — наверх: пригляжу за нашим другом.

Не дожидаясь ответа, он устремился по ступенькам с проворством рыси, которая боится, что кто-то влез в оставленное ею логово с детенышами.

Тумба неласково глянул на пленницу. Лапа разбойника неумолимо стискивала сырой суконный капюшон ее плаща.

Дождь стал слабее, только водяная пыль густо висела в воздухе. По сравнению с ливнем, который только что держал в густом ельнике разбойников и их жертву, это можно было и дождем-то не считать.

Горластый не успел исчезнуть в пещере, как Гульда обернулась к своему «сторожу»:

— Мне, сынок, чужих денег не жаль, пусть за них Хват душой страдает. Сама-то я старая, много ль мне надо? Отдала бы захоронку, как горячий уголек — из ладони в ладонь! А только обидели меня те двое, Бурьян с Горластым. Сам, сынок, подумай: каково это беззащитной старухе, когда ее огнем пытать грозятся? Вот кабы твою матушку так, а?

Физиономия Тумбы приняла озадаченное выражение. Разбойник честно пытался вообразить эту сцену: какой-то придурок смеет угрожать его мамаше, которая до самой смерти промышляла звероловством и ходила на медведя с рогатиной.

А Гульда настойчиво продолжала:

— Надо их проучить, а то больно умные! На других свысока поглядывают да командуют. А те, другие, ничем не хуже будут: и ростом повыше всяких там Бурьянов, и в плечах пошире, и силушкой не обижены…

— Угу! — кивнул разбойник, с удовольствием примеряя на себя это описание.

— Я тех дурней нарочно подальше услала, а тебе, голубок ты мой лесной, укажу, где клад лежит. Воротятся они — злые, уставшие, руки о камни ободрали! — а ты сидишь на берегу возле сундучка да пересыпаешь золото с ладони на ладонь…

Толстые губы «лесного голубка» расплылись в довольной улыбке. Но тут же он нахмурился, в могучем умственном усилии припомнив, с кем имеет дело.

— Если врешь — пришибу! — И перед лицом старухи закачался кулачище, похожий на окорок.

— Ох, не пугай меня, старую, не то со страху язык проглочу, кто ж тебе про клад расскажет? Про него только двое знают: Хват и я. Он прятал, я заклятие накладывала.

— Заклятие? — Широкая безбровая физиономия разбойника нахмурилась.

— Да ничего страшного! Хват утопил сундучок возле берега — вот здесь как раз… А я заговорила золото, чтоб оно по приказу со дна всплывало… Не веришь, касатик? А вот встань на колени да глянь с обрыва в реку…

— Я на колени встану, а ты наутек, да? — проявил Тумба чудеса сообразительности. — А ну, вставай рядышком!

Бабка, не прекословя, бухнулась на колени рядом с ним. Разбойник, правой рукой держа ее за капюшон, левой уперся в замшелый валун — не вздумала бы вредная ведьма спихнуть его с обрыва! — и вытаращился на темно-серую, тяжелую поверхность реки.

— Видишь? — тяжело сопела над ухом бабка (которую Тумба цепко держал за руку). — Видишь, как золото сияет сквозь волну?

— Да ни хрена не вижу, ворона ты беззубая!

— Ох, совсем я от старости из ума выжила! Плащ-то, плащ волшебный, ты ж без него ничегошеньки не углядишь! Пусти капюшон, дурень, куда я убегу? Погоди, вот плащик на тебя накину… Да не дергайся! Подумаешь, вода за шиворот… небось не шилом тебя ткнули! Вот теперь — гляди!

Тучи разошлись, осеннее тусклое солнце краешком зарябило на речной глади. До боли, до рези в глазах Тумба вглядывался в эти блики, вдруг почувствовал себя мальчишкой, который попал на представление бродячего цирка и надеется за свой медяк увидеть настоящее, полновесное чудо.

Рядом неторопливо зажурчал женский голос:

— Струи светлые, струи серые, струи струнные, струи быстрые… Пряди струнные скрыли сокровище… А под струями — глубь бездонная, тина мягкая, тьма холодная… яма омута… В черном омуте, под корягою, сом-хозяин не спит над сокровищем… Сом-хозяин, не гневайся, плесом не бей, что укрыл — покажи, что хранишь — возврати… Поднимись, клад речной, в струи светлые, струи серые, струи струнные…

Или это она уже говорила?.. Голос обволакивал разбойника, звучал со всех сторон, голова отяжелела, веки опустились…

Нет, конечно, не опустились, иначе как бы Тумба видел сквозь серое марево мерцание золотых монет, алые и синие огоньки камней, тяжелые звенья серебряной цепи, вырезные зубцы неведомой короны… Что за корона, откуда? Не было такого в разбойничьей добыче!.. Но вот же она, массивная, матово-желтая, только руку протянуть… ближе, ближе, почти улица…

Гульда, кряхтя и бормоча что-то про больную спину, тяжело поднялась с колен. Огляделась — надо же, дождь перестал, а она и не заметила… Брезгливо глянула на замершего в трансе разбойника. Быстро заснул. Впечатлительный. Спихнуть, что ли, дурня в реку?..

Вдруг на старческом лице расцвела проказливая, совсем девчоночья улыбка: Гульда сообразила, что со спины они с разбойником очень даже похожи: оба широкоплечие, крепкие и… ну, плотные. А на громиле сейчас серый плащ Гульды.

Продолжая улыбаться в предвкушении восхитительного зрелища, женщина отступила в густой ивняк и умело схоронилась (ей видно все, ее — никому).

Торчать в мокрых кустах старухе пришлось недолго. Два прохвоста перевернули каждый камешек в верхних пещерах, сообразили, что ведьма Гульда оставила их в дураках, и в ярости устремились вниз — изловить ехидную бабку и вышибить ей последние зубы!