Привычное проклятие - Страница 72

Может, этот человек — маг?

Большелапый грозно шагнул к костру:

— Кто позволил пленнику разжечь огонь?

Ответил Сизый (человек все еще считался его добычей):

— Люди так легко подыхают от холода…

Он говорил робко, виновато, припав брюхом к земле.

— Пусть греется, — сменил вожак гнев на милость. — Сизый, твоя добыча достойна охотника, твой ученик может тобой гордиться.

Из темноты донеслось тоненькое восторженное верещание.

А вожак, забыв о Сизом, обернулся к Ловцу Ветра:

— Ты выяснил, это не самка?

— Взрослый самец, — без удивления ответил переводчик.

Вопрос был отнюдь не праздным. Известно, что с самцами любых тварей можно поступать как угодно. Самок можно убивать только в сезон плохой охоты, но и тогда эта добыча не считается достойной. А детеныши и яйца идут в пищу лишь тогда, когда почти умираешь от голода…

Ну, с самцом церемониться нечего! Вожак поднялся на задние лапы и рявкнул так, что позавидовал бы матерый дракон.

Шорох в темноте смолк: стая прониклась грозным величием главаря.

А человек повернул голову, сказал что-то Ловцу Ветра на своем квакающем языке, выслушал ответ, неспешно повернулся к нависшему над ним ящеру и растянул губы, обнажая мелкие, как у самки, клыки.

По рассказам Короткого Хвоста вожак знал, что у людей обнажение клыков означает разные оттенки веселья, а не угрозу. Но почему веселится эта бледнокожая тварь?

Большелапый обернулся за разъяснениями к переводчику.

— Я побеседовал с пленником, — с готовностью начал тот. — Не все понимаю, что он говорит. Большинство слов знакомые, но речь идет о каких-то непостижимых вещах. Кажется, он недоволен вожаком человеческой стаи… упоминает какую-то самку… Я понял главное: он хочет вести нашу войну и делить с нами добычу.

Большелапый озадаченно молчал. Вот уж чего он не ожидал, так это перспективы превращения пленного в члена отряда!

Ловец Ветра увлеченно расписывал невероятную пользу от этого человека с его знанием людских порядков и обычаев. Вожак прервал его коротким рыком:

— Где ящик?

Из темноты к костру вышел на задних лапах ученик Сизого. В зубах он бережно нес ларчик из ароматного дерева. Малыш был преисполнен такой трогательной важности, что Сизый тихо зашипел от умиления.

По приказу вожака пленник (пленник ли?) взял ларчик в руки, открыл, уставился на лежащую внутри маленькую вещь из кости. И тут дурацкий оскал сошел с плоской бледной морды. Сейчас — только сейчас! — изменился его запах, выдавая смятение и тревогу.

Ладонь скользнула над странной вещицей. Дрогнула, словно обожглась. Человек осторожно закрыл крышку и что-то сказал Ловцу Ветра. Тот выслушал и перевел:

— Человек — не маг, но умеет читать следы чужого колдовства. Этот костяной цветок полон волшебной силы. Наш пленник искал его, но мы нашли эту вещь первыми. Он поздравляет нас с богатой добычей. Чтобы заполучить этот цветок, человечий вожак и его воины согласятся отдать очень многое. Наш новый друг готов вместо нас говорить с человеческой стаей.

При словах «наш новый друг» Большелапый хлестнул хвостом по земле. Друг? Не рано ли? Не слишком ли гладко все складывается?

— Почему он не боится нас? — грубо спросил вожак переводчика.

— Ты про запах? — догадался Ловец Ветра. — Кто их знает, этих людей… Но тебя, Большелапый, он боится, и даже очень. Когда ты появился у костра и взревел, он повернулся ко мне и спросил: «Это что еще за багровое пугало? Он у вас, похоже, самый горластый!» Я не знаю, что такое «пугало», но думаю, это от слова «пугать». Так что твой грозный рык в должной мере устрашил пленника.

Несколько мгновений вожак пребывал в нерешительности. Запах — это важно… но раз пленник сам сказал, что боится… в конце концов, кому это и знать вернее, чем ему самому?

— Что ж, — прошипел Большелапый, обращаясь напрямую к человеку, — веди нашу войну и дели с нами добычу. Разрешаю тебе назвать свое последнее имя.

Человек выслушал перевод. Вновь оскалил свои жалкие клычишки и произнес одно-единственное слово:

— Шадхар.

В замке давно привыкли к постоянным «болезням» госпожи Вастер, но на этот раз она чуть не слегла по-настоящему.

Бешенство, бессилие, гнев, горячее желание убить, задавить своими руками — но кого?

Из богатства, рассыпанного по дну шкатулки, уцелели только две бусины. Две — из всего ожерелья!

Одна — переливчатая, многоцветная — была на шее прешагри во время последнего полета. Она-то и позволила Вастер сменить облик.

Вторую — ярко-алую — птица несла в клюве, чтобы там, у реки, вернув себе человеческий образ, заманивать колдовской песней несчастных путников.

Крылья и песня — вот все, что осталось у Вастер. Как мало!..

А в придачу к этой беде — вторая: из Людожорки сбежал Эйнес!

Вастер кожей чувствовала неодобрительные взгляды богов, которые наконец-то вспомнили про грешницу и решили отсыпать ей полной пригоршней все, что заслужила.

Женщину душил страх, но она готова была драться, как лиса, чью нору раскапывают собаки.

Поэтому, когда служанка нагло сунулась в комнату к страдающей госпоже, в физиономию бестактной Девчонке полетело сорванное со стены зеркало.

Служанка с ловкостью циркового жонглера перехватила зеркало на лету и сообщила, что в замок пришел бродячий торговец, увиделся с нею с глазу на глаз и потребовал, чтоб его тайком провели к госпоже Вастер. Не попросил — потребовал!

Высокородная дама разразилась таким потоком брани, что протрезвел бы и пьяный грузчик… но вдруг оборвала свою изысканную тираду. До нее дошло: бродячий торговец, жалкая тварь с лотком, не просит, а именно требует свидания с супругой властителя замка!