Привычное проклятие - Страница 69

— Сумасшедшая идея.

— А театр вообще занятие для сумасшедших. Его придумали сумасшедшие. Ты можешь представить себе трезвого, здравомыслящего, солидного человека, который первым додумался бы выйти на помост с раскрашенным лицом, в нелепой одежде, и заявить толпе, что он — древний король или великий герой?

— Да еще сообщить об этом в стихах! — Раушарни невольно повеселел, но вдруг снова стал серьезным. — Но если мой господин действительно вложит деньги в такое рискованное дело — что в этом театре буду делать я?

— Будешь учителем… мастером… ну, не знаю подходящего слова! Главным в труппе. Представишь себе до мелочей будущий спектакль — и добьешься, чтобы он таким и стал, наяву! Помнишь, ты называл себя Хранителем театра?

— Я же это в шутку!

— А я — всерьез!

Раушарни озадаченно замолчал. А когда актер заговорил, голос его был капризным и обиженным:

— Звучит заманчиво, но где мой господин собирается брать актеров? Причем таких, которые сумеют достойно воплотить мои замыслы?

— Переманим из других театров. Из аршмирского, тайверанского…

— Ой уж!.. Эти жалкие ремесленники!.. Предлагаю биться об заклад. Если господин сумеет назвать хоть одного истинного актера — не нанять, просто назвать! — я забуду про пуховых коз, отправлюсь в Джангаш и остаток жизни посвящу новому театру.

— Попробую… Что ты скажешь о Заренги?

— Деревянная кукла. Шагает, словно у него колени не гнутся. И никогда не учит роль.

— М-да… А вот Барилла — она очень нравится публике!

— Эта шлюха? Конечно, нравится! Напялит такое тесное платье, что груди вот-вот наружу выскочат, начнет задницей вилять — зрители тут же забывают, о чем пьеса. А она сама это забывает еще до начала представления.

— На тебя не угодишь… А как тебе Аральджи?

— Из него артист, как из кролика лошадь. Прыгает помаленьку, но барьеры не берет.

— Да что вы за люди такие — актеры? — возмутился юный Волк. — Сроду друг о друге за глаза доброго слова не скажете! А знаешь, что эти трое говорили о тебе?..

«Так, — прикинул Кринаш, — деловой разговор закончен, назревает ссора…»

Он вышел из-за угла.

— Господа дышат воздухом? Время-то позднее! Я собаку с цепи спускать собрался…

Кринаш глянул в сторону будки — и резко оборвал фразу.

Не так уж ярко светила луна, но можно было рассмотреть будку. И бегущую от нее цепь с пустым ошейником.

— Вот зараза! — возмутился Кринаш. — Из ошейника вылез! Даже знаю, как он это делает. К нему мой сынишка играть прибегает, не уследишь за проказником. А хитрая псина перед ним пьесу разыгрывает, не хуже чем… гм… Словом, катается по земле, хрипит, будто вот-вот задохнется. Ну, малыш, ясно-понятно, его и пожалеет, ошейник ослабит…

— Хорошо, что он к нам не прицепился, твой пес, — опасливо сказал Раушарни. — Зубищи у него — как у дракона, что в тоске несытой кругами рыщет над…

Фраза из монолога осталась неоконченной, потому что в дальнем конце двора, за баней, свирепый собачий лай слился с истошными воплями.

Трое мужчин кинулись на шум. За баней в свете луны им открылась жуткая картина. Среди сухого бурьяна простерлось недвижное тело. Юбка разметалась по земле, длинные светлые косы ручейками убегали в бурьян.

А на груди неподвижной женщины сидел громадный черный зверь, и глаза его отсвечивали зеленым огнем.

Мужчины невольно остановились. Кринаш глянул на суковатое полено в своей руке — успел выхватитьиз поленницы, пробегая мимо. Бросить в проклятую зверюгу? Или послушается хозяйского голоса, отойдет от добычи?

Но пес начал действовать без команды. Помахивая хвостом, приблизился он к хозяину и гордо положил к его ногам оторванную женскую грудь.

Большую. Накладную. Набитую тряпками.

* * *

Из нор, из-под коряг и корней в лес выползла ночь. Заклубилась, сгустилась, выманила из дневных убежищ орду хищных тварей…

Во всяком случае, такой видел ее человек, который устало выбрел на опушку и вздохнул так облегченно, словно ему довелось живым спуститься с эшафота.

Человек был смел. Но он не был лесным жителем.

Река пугала его меньше, чем лес. Здесь, на берегу, он и остановится. Выберет обрывистый склон, чтоб звери не пришли сюда на водопой. Спустится ближе к воде, разложит костерок — маленький, незаметный…

Здесь обрыв нависает над водой слишком круто, почти козырьком. Надо идти дальше. Но сначала — хоть несколько глотков воды! Этого требует пересохшее, саднящее горло, требует неровно бьющееся сердце. До воды можно добраться по корням, торчащим из земли. Вот только снять меч да положить наземь дорожный мешок…

Ловко, словно моряк по трапу, ночной путник спустился к воде. Держась левой рукой за тонкий корень, протянул правую к стылой черной глади. Досадливо охнул: не достать!

В зыбком лунном сиянии поверхность реки казалась неподвижной, словно из смолы. И не скажешь, что это катится на север могучий поток, способный разрушитьгород — если бы какой-нибудь могучий маг сумел изменить русло Тагизарны.

В этом черном зеркале человек увидел свое неясное отражение. А над головой — что-то темное, большое, с изломанными очертаниями. Должно быть, ветви прибрежных кустов. А выглядит, как корона. Не знамение ли? Забавно!

Усмехнувшись, человек поднял голову и бросил взгляд вверх, чтобы развеять наваждение.

Прямо над ним, закрывая луну, нависла чешуйчатая башка неведомого чудовища.

От неожиданности человек дернулся, нога соскользнула с корня — и он с криком сорвался в ледяную черную реку. От холода сразу свело мускулы. Тут бы и смерть бедолаге — но следом за ним с обрыва метнулись два гибких темных тела. Два ящера, для которых вода была привычнее и роднее суши.