Привычное проклятие - Страница 63

Сайвамара привела себя в порядок, умяла миску тушеного мяса с репой, успокоилась и вспомнила, что она — настоящая дама… Славная толстушка, приветливая и не капризная. Только речи ведет такие, что голова от них болит. Словно порвали нитку бус, бисер рассыпался по углам — попробуй собери!

Ну, кое-что понять можно: вдовушка из Фатимира, просватана за торговца сукном в Джангаше. Жених и приданое вперед получил, на него дом отделал, чтоб было куда молодую жену привести. Да что-то задержался, не едет за невестой. Та и махнула в Джангаш, чтоб не ждать до зимы. Как сама объяснила с милым простодушием, очень замуж хотелось. Да не задалась поездка. Сначала путники наткнулись на троллей и еле спаслись. Потом слуги решили ограбить госпожу — едва убежала…

А теперь пригрелась у очага, разнеженно поводит плечами — так, что подрагивает большая грудь (вот уж чем боги не обидели, хоть тарелку сверху ставь!).

А Камышинка, робея, что-то шепчет юному грайанцу. Тот выслушал, кивнул и через стол обратился к Раушарни:

— Мастер, мне напомнили про твое обещание прочесть нам что-нибудь!

Раушарни не без сожаления глянул на недоеденную лепешку, отложил ее — и преобразился. Погрустнели глаза, чуть опустились уголки губ, все лицо как-то осунулось. Ну, ясно: сейчас будет оплакивать утраченный талант. Ломаться, стало быть, начнет…

Но тут оживилась Сайвамара:

— Меня покойный свекор водил смотреть пьесу королю привезли обезьяну не помню как называется в нее вселилась Многоликая всем нашептывала гадости королю начать войну принцу убить короля советнику переспать с принцессой а что Серая Старуха не могла в кого поприличнее превратиться?

И уставилась на Раушарни в ожидании ответа.

Все заухмылялись, кроме актера, который произнес мечтательно:

— «Дары из-за моря». Не шедевр, но есть выигрышные роли. Я там принца играл — давно, почти мальчишкой.

— Обезьяна, — снисходительно растолковал женщине Лейчар, — воплощает в себе все темное, что есть в наших душах.

— Ничего себе если б со мной обезьяна заговорила я б окно лбом вышибла страхи такие принцесса бедненькая как плакала как молилась я тоже ревела свекор сказал дура ты Сайвамара а боги нас с принцессой услышали послали орла он унес обезьяну я так боялась что веревка не выдержит на которой орел и обезьяна поднимались в небеса а господин тоже про страшное будет читать?

— Нет, — улыбнулся Раушарни. — Ничего страшного. Пожалуй, пару монологов из одной старой комедии. Есть там два персонажа. Хозяин — угрюмыйфилософ, разуверившийся в жизни. Слуга — тоже по-своему философ, только более жизнерадостный и наглый… Итак, хозяин ведет разговор с воображаемым собеседником…

Он сплел пальцы, устремил взор перед собой, чуть нахмурил лоб. Все напряглись, глядя на незнакомца, что возник вдруг за столом. Не актер Раушарни, даже не загадочный скиталец, что «прискакал сюда сквозь мрак и ветер». Просто грустный человек со взглядом, припорошенным усталостью. И голос был негромким и горьким:

Жизнь — это в Бездну плавное скольженье.
Ничто нам так хлопот не прибавляет,
Как наше появление на свет.
Плачь, протестуй, хоть надорвись от крика,
Коль ты родился — это на всю жизнь!
Сначала нас судьба еще морочит.
Ты мнишь, что бурной, бешеной рекой
Сметешь преграды и прорвешь плотины.
Но реки, выходя из берегов,
Теряют прыть, мельчают, разливаясь.
И не заметишь, не запомнишь день,
Когда поток в болото превратится.
О зрелость, возраст сытый и степенный!
И, недостатков больше не стыдясь,
Достоинствами мы их почитаем:
Мы трусость осторожностью зовем,
А похоть — жизнелюбием…
О да, Благословенна чопорная зрелость!
Ты в юности парил под небесами?
Не любят люди тех, кто рвется ввысь!
Причем неважно, дегтем или медом
Измажут крылья легкие твои —
Ты ими не взмахнешь! Солидно, чинно
Вышагивай хозяином по жизни,
Ищи что хочешь — только не себя!
Заглядывать себе опасно в душу!
Познать себя — трагедия, поверь!
Куда спокойней натянуть личину,
Чтоб сохранить лицо… А коль тоска
И одиночество приникнут к сердцу,
Ты вспомни: есть на свете зеркала!
Ты в зеркале всегда увидишь друга!..
Молчишь, глаза печально отведя?
Тебя не умиляет эта рожа,
Что на тебя из зеркала воззрилась?
Ну что ж, тогда утешить я не в силах
Тебя, мой мудрый и несчастный брат!

Закончил. Провел рукой по лицу, словно стирая грим. И прежним голосом объяснил ошеломленным зрителям:

— А его слуга услышал этот монолог. И толкует о господских чудачествах…

Губы расплылись в улыбке — то ли простоватой, то ли издевательской. Глаза стали круглее и шире, на дне их замелькали насмешливые искорки.

Да колдун он, что ли, этот Раушарни? Вновь перед зрителями другой человек — причем явно простолюдин! Еще и рта не раскрыл, а видно уже, что лишь с виду простак, а на самом деле — очень даже себе на уме! И первые же слова это подтвердили: выговор грубоват, а речь гладкая, бойкая, почти правильная:

Кто я такой, чтоб презирать себя?
Ведь это, я б сказал, нескромно даже!
Ах, жизнь моя — стоячее болото?
Я на мели сижу? И хорошо:
На мелком месте утонуть не страшно!
Мой господин частенько повторяет,
Что все мы в Бездну медленно скользим.
Ах, медленно? Так это ж превосходно —
Вот уж туда не стану я спешить!
Над «сытой зрелостью» вздыхает он.
Оно и видно — голода не знает!
Не лучше ли обед без аппетита,