Привычное проклятие - Страница 42


К оглавлению

42

От гневного изумления у Вастер перехватило дыхание. Кухонная девка, не заметив оцепеневшей госпожи, Повернулась и побежала прочь. А нахальная побирушка не спешила уходить. Стоит себе, оглядывает замок с таким видом, словно прикидывает: купить этот домик или не стоит тратиться на починку крыши?

Оторопь прошла. Вастер скомандовала с холодной злостью:

— Ветер, Бурый — взять!

Ласковые псы в мгновение ока превратились в ревущих чудовищ и ринулись туда, куда указал взмах хозяйской руки.

Старуха обернулась на окрик с молодым проворством и мгновенно оценила опасность.

Не закричала. Не побежала. Даже палку свою не вскинула, чтоб защититься.

Навстречу разъяренным псам метнулось рычание — низкое, горловое. Псы, вспахав когтистыми лапами, утоптанную землю, резко остановились у ног чужой женщины. Свирепый лай перешел в растерянное, виноватое повизгивание. Сторожевые звери поджали хвосты и чуть ли не ползком вернулись к ногам хозяйки.

Надменная супруга властителя замка, застыв, глядела, как неспешно приближается к ней… нет, не жалкая побирушка, а сам ужас в человеческом обличье. Холодной беспощадностью веяло от непостижимой гостьи, глаза ее были окнами в Бездну, а руки, сжимавшие посох, сулили страшную кару оскорбительнице…

Наваждение исчезло так же стремительно, как нахлынуло. И вот уже перед Вастер обычная старая бродяжка, хоть и рассерженная. Плюнула под ноги госпоже, повернулась и пошла прочь. Вастер ее не остановила: кошмар не сразу дал волю онемевшему языку.

И все-таки хорошо, что хозяйка замка не слышала, какими словами честит ее, уходя, старуха. Самым почтительным из этих выражений было: «Чтоб тебя медведь на коряге поимел!» Причем бабка Гульда вряд ли подозревала, что этими словами она желает исполниться заветной мечте госпожи Вастер.

* * *

Науфина глядела из окна на острый верх частокола и сереющую за ним гладь воды. На постоялом дворе это называлось «комната с дивным видом на Тагизарну». Но сейчас даже самый прелестный пейзаж не смог бы развлечь и успокоить женщину.

Почему ее так взволновала встреча с давним возлюбленным? Неужели тому причиной воспоминания о коротких свиданиях, особенно сладких из-за их запретности? Но ведь с сердцем давно срослась память об удивительном звездопаде, заставшем их на берегу певучей грайанской речушки. И о том, как чудак Фержен нырнул под мельничное колесо за оброненным ею дешевеньким браслетом.

Что же сейчас не дает покоя? Неужели его слова: «Ты счастлива?» Смешной вопрос! Конечно, счастлива!..

Ой, не надо, Науфина, себе-то не лги.

Не было в твоей жизни счастья. Была гордость, чувство победы. Например, когда ты убедила всех, что свекрови пора оставить дела, отдохнуть, заняться внуками. Помнишь ее глаза, Науфина? Они не мучили тебя тогда своим опустевшим, остывшим взглядом, ты была злой и веселой, ты бросилась в дела, как воин в сечу…

А теперь?

Ты по-прежнему правая рука Сауфеста, попробовал бы кто-нибудь сказать иначе! Но ты же замечаешь, что все чаще важные решения принимают без тебя, а твоего согласия спрашивают лишь формально? Ох, Науфина, близок день, когда кто-нибудь посоветует тебе отдохнуть от скучных торговых забот. Какая-нибудь шустрая племянница или сноха…

Или любимая внучка — Ауриви…

Если все по-старому, если «Заморские пряности» еще во власти Науфины — почему старик отправил ее в Джангаш? Неужели молодые не управились бы без нее? Может, это и есть начало конца?

Еще вчера эти мысли заставили бы сердце истечь кровью, а сейчас лишь неприятно царапают. Больше занимает другое: как жил Фержен все эти годы? И как сложилась бы его жизнь, если бы в ту давнюю грозовую ночь Науфина выбежала к нему через садовую калитку, задохнулась от счастья в его крепких объятиях и не оглянулась на родной дом?..

Что за вздор занимает голову рассудительной, серьезной женщины, недавно выдавшей замуж внучку!

* * *

— Здесь не так красиво, как в Дивной Купели, — да, учитель?

— И не сравнить. Это же не болото! Скалы да мох. И охота здесь наверняка скверная. Между прочим, Короткий Хвост говорит, что Дивную Купель люди называют Поганым болотом. Глупые, правда?

Разговор не мешал Сизому идти по следу. Старый пышный мох неплохо хранил запахи. К тому же ящик, видимо, был тяжелым и неудобным, потому что человек часто ставил его наземь, и пряный аромат заморского дерева отмечал еще одну веху на пути следопыта.

Малыш старался не отстать от учителя: чужой лес был таким враждебным, звуки и запахи — такими незнакомыми! Еще недавно его пугала река, но теперь он вспоминал о ней с тоскливым чувством беззащитности: ящеры не любили удаляться от воды.

Внезапно Сизый завертелся, зарыскал, а потом сообщил, что след сдвоился: поверх старого, почти выветрившегося, лег свежий. Человек, который когда-то нес ящик, недавно еще раз побывал в этих краях.

Теперь запах был таким сильным, что даже детеныш шел по следу уверенно, чувствуя себя взрослым и опытным и почти перестав бояться громоздящихсявокруг мрачных, поросших мелкими кустами скал. Но не успел он порадоваться своей чуткости, как след оборвался. Причем самым невероятным образом: у подножия отвесной голой скалы. Словно камень расступился и пропустил человека.

Растерянный малыш сел на свернутый кольцом хвост и предоставил учителю разбираться в хитрых людских уловках.

А учитель в смятении метался под скалой, пытаясь снова взять след.

Люди не могут летать. Люди не умеют карабкаться по гладким крутым склонам. Люди не проходят сквозь скалы. Так что же, во имя Великой Матери, здесь произошло?!

42